В своих книгах я всегда задавался вопросом: может ли тюрьма, лагерь перевоспитать человека. В своей книге «От тюрьмы не зарекайся. Исповеди бывших заключённых» этому вопросу уделил много внимания:
«Хоть немного «поскреби» в душе современного человека и обнаружишь, что сознание его до краёв заполнено тюремными понятиями: пайка, штырь, конвой, шестёрка, бригада и так до бесконечности. И эти слова принесены с зоны. Современные сериалы на ТВ крепко закрепляют это в душе.
Миллионы заключённых сломанными судьбами доказывали и доказывают, что воспитать человека в условиях дефицита добра не возможно, что на территории где унижают нельзя воспитать человека. Отсутствия добра порождает равнодушие».
А вот рассуждения Александра Солженицына на эту тему. Перед вами небольшой отрывок из его «Архипелага ГУЛАГ»:
Что тюрьма глубоко перерождает человека, известно уже много столетий. Бесчисленные здесь примеры – таких как, Сильвио Пеллико: отсидев восемь лет, он превратился из яростного карбонария в смиренного католика. У нас всегда вспоминают Ф. Достоевского. А Писарев? Что осталось после его революционности после Петропавловки? Можно спорить, хорошо ли это для революции, но всегда эти изменения идут в сторону углубления души. Ибсен писал: «От недостатка кислорода и совесть чахнет». Э, нет! Совсем не так просто! Наоборот, как раз! Вот генерал Горбатов – с молодости воевал, в армии продвигался, задумываться ему некогда. Но сел в тюрьму, и как хорошо стали в памяти подниматься разные случаи: то как он заподозрил невинного в шпионаже; то как он по ошибке велел расстрелять совсем невиновного поляка. (Ну когда ещё об этом вспомнишь!) Небось, после реабилитации, уже не очень вспомнил? Об этих душевных изменениях узников писалось достаточно, это уже поднялось на уровень теории тюрьмоведения. Вот, например, в дореволюционном «Тюремном вестнике» пишет Лученецкий: «Тьма делает человека более чувствительным к свету; невольная бездеятельность возбуждает в нём жажду жизни, движения, работы; тишина заставляет глубоко вдуматься в своё «я», в окружающие условия, в своё прошлое, настоящее и подумать о будущем».
Наши просветители, сами не сидевшие, испытывали к узникам только естественное сторонее сочувствие; однако Ф. Достоевский, сам не посидевший, ратовал за наказания! Об этом стоит задуматься. Да и пословица гласит: «Воля портит, неволя учит»
Конечно, бессмысленные разговоры на эту тему до тех пор, пока на этой стороне колючей проволоки будут равнодушно относиться к человеку. Пока человеком будут понукать; то и воз и ныне останется там. В душу народа острой занозой впился страх. Она на генном уровни помнит, как в 30-х, 40-х, 50-х приезжали чёрные воронки. И сжималось сердце; не за мной ли. Что нужно сделать, сколько времени нужно ждать, чтобы освободиться от занесённого над головой кулака. Государство защищается и защищает своих граждан. Так по закону. А по совести? Герой повести М. Кураева «Ночной дозор» в сердцах воскликнул:
–А ведь прожил, как велели. Только где они те, кто велел? Будто они в другой жизни остались… Да не все.
А герой – то у М. Кураева контролёр тюрьмы. Его система постоянно унижала, выкачивала жизненные соки. И он, униженный, без жизнелюбия сам унижал заключённых. Пытался понять своим умом, почему заключённые так себя ведут, почему они не чувствуют его доброты. Он не понимает, что единственное средство противостоять этой системе, не стать на колени перед ней.
Машина исполнения наказания высасывает все соки. Мощной неподконтрольной силой прижимает к земле. И только воспоминание о своём ребёнке может выпрямить спину. Они наполняют душу удивительным теплом. Успокаиваешься. В своей книге «Кровь и стоны бизнеса» я провожу такой эпизод.
«Напарник сел на деталь – заготовку, вытер тыльной стороной руки обильный пот. Какое у него худое, измождённое лицо. Что за сила держит душу? А он ещё болванки таскает вместе со мной.
–Понимаешь, Валерий, дети должны знать, где мы и что с нами происходит, – он оценивающе посмотрел на меня прищуренным взглядом. – Если мы потеряем человеческий облик, то они не обретут свой… И каждый будет показывать пальцем на сына и дочь, чуть ли не плевать им в спину. Вот, мол, дети уголовника… Так вот бери вот эту заготовочку – болваночку и неси до печи. А когда будешь возвращаться, думай что будет сделать сегодня, чтобы легче стало завтра…»
Проходят годы. Но ничего не изменилось. Прежде всего, остался язык: контролирующий, принуждающий. Мало ноток человеколюбия в словах. Так же обставлены камеры, автозаки… Да и улучшение быта заключённых проблему воспитания не решит. Хотя… В свой книге «От тюрьмы не зарекайся. Исповеди бывших заключённых» заметил: «Во многих колониях в последнее время построены церкви, молитвенные комнаты, уголки. Поступает духовная литература. Человеку предоставляется возможность
искренне осознать свою вину, раскаяться. Ибо священник в каждом старается видеть человека, а не контингент. Словом человеческим и Божьим он нащупывает тончайший живой нерв и пытается связать с родными, с детьми. Озлобленность смягчается сочувствием».
Конечно, это работа должна вестись и по эту стороны колючей проволоки.
Уважаемый читатель, почувствуй разницу. Какой был дух у народа. Где он сейчас. «Кулаками и собаками вытравливали из нас – может и прав неизвестный лагерный поэт. – Любовь к женщине, к своим детям и к земле…».
В своём произведении интересный факт производит Александр Солженицын в своём произведении Архипелаг ГУЛАГ»
«На лагпункте Самарка в 1946 году доходит до самого смертного рубежа группа интеллигентов: они изморены голодом, холодом, непосильной работой и даже сна лишены, спать им некогда. Бараки – землянки ещё не построены. Идут они воровать? Стучать? Хнычут о загубленной жизни? Нет! Предвидя близкую уже не в неделях, а в днях смерть, вот как они проводят свой последний бессонный досуг, сидя у стеночки: Тимофеев – Ресовский собирает из них «семинар», и они спешат обменяться тем, что одному известно, а другому нет, – и они читают друг другу последние лекции. Отец Савелий – «О непостыдной смерти», священник из академистов – патристику, униат – что-то из догматики и каноники, энергетик – о принципах энергетики будущего, экономист – как не удалось, не имея новых идей построить принципы советской экономики. Сам Тимофеев – Ресовский рассказывает им о принципах микрофизики. От раза к разу они не досчитываются участников: те уже в морге.
В тюрьмах стало легче физически сегодня выживать. Но проявление таких примеров не встретишь. Каждый заключённый живёт своей жизнью, своей маленькой надеждой. Системе это выгодно. Она наработала тысячи приёмов разъединение людей. Многие, во - время отсидки, нащупывают успокоение. У каждого оно своё. И равнодушно взирают на происходящее. И если споткнулся, то мало кто протянет руку помощи. И может наклониться над ним такой же бедолага и прошепчет:
– Вставай, браток, нам нужно жить.
«Переформатирование колоний в воспитательный центр – это не просто замена одной вывески на другую, – писал в свой книге «От тюрьмы не зарекайся…», – нужно предварительно выстроить своеобразную логическую цепочку, каждое звено будет решать важнейшие задачи и собственно реабилитационный центр, и психологическая служба, различные государственные институты, и общественные объединения. Предстоит внести соответствующие изменения в действующее уголовно – исполнительное законодательство».
Только для этого нужна государственная воля, огромное желание и любовь к человеку.
«С тех пор я понял правду всех религий мира, – писал А. Солженицын, – она борется со злом в человеке (в каждом человеке). Нельзя изгнать вовсе зло из мира, но можно в каждом человеке его потеснить…»
А вот «потеснить» зло можно только любовь.