Масюковщина. Вот он Вечный огонь. Молча подхожу, снимаю кепку. Низко опустив голову. Всплывает в памяти война. Страшные картины концлагеря. Я из послевоенного поколения. Но есть такое понятия, как память крови.

***

Да и отец, Илларион Борисович, поведал. Он дважды был в плену. Не здесь. Но какое это имеет значение. Дважды бежал. Второй раз успешно. Да местный батюшка Олег рассказывал. Да писатель Николай Гаврилов своей книгой «… И отрёт Бог всякую слезу» дополнил информацию об этом месте. Историческая, основанная на свидетельских показаниях трагедия, что развернулась здесь в 1941 – 1944 годах, вошла и в мою душу. И защемила. Об этом нужно кричать. Моё поколение чувствует великую ответственность перед будущим. Только историческая память может отодвинуть войны от границ. – Машенька, здесь концлагерь был в войну, – Я обернулся, чуть позади, у Вечного огня, стояла молодая женщина с девочкой лет пяти. – Знаешь, доченька, что здесь написано? Девочка с большими белыми бантами честно призналась: – Не, мамочка, мне только пять годиков, – и она раскрыла свою маленькую ладонь и протянула её маме, – Вот столечко. – Доченька, я тебе сейчас прочту: И женщина стала медленно читать: Сучаснікі і патомкі, схіліце голавы. Тут спяць вечным сном тыя, хто не стаў на калені перад ворагам! Слышешь, доченька, они к нам обращаются. –Слышешь, мамочка, а их даже птички не разбудят? Женщина замолчала, видно не знала, что ответить на этот невинный детский вопрос. Любое, произнесённое слово, может исказить главное. Оглянулся, действительно нет ни одного знака, указывающего, что лагерь был в другом месте. Здесь – останки невинноубиенных. Концлагерь был там, через две дороги: автомобильную и железнодорожную. Чуть в стороне от города. На его месте сегодня – обычные типовые дома, в которых живут люди. И там указателей нет. Только из уст в уста, да книги воспоминаний. Да совесть слышет крик из прошлого. А в нём спресована боль, отчаяния. А что нужно сделать, чтобы молодые люди читали? Как написал Николай Гаврилов в своей книге “…И отрёт Бог всякую слезу”: “Как нам сытым, живущим в тепле, под мирным небом, сейчас понять то, что пережили люди в эту страшную войну? Как нам почувствовать то, что чувствовали люди в плену у врага? Это невозможно. Но мы знаем наверняка, что умирая от голода, холода и болезней, терзаемые мыслями о безысходности и бессмысленности войны, они утешали себя верой, что когда-то наступят мирные времена и земной ад под названием война больше не повторится. Они умерали в муках души и тела, но не шли на службу врагу и не предавали свою веру и свою Родину.” А Родина их?! Не этично рассуждать на эту тему. Не должно быть подмены понятий. Белоствольные берёзки под окном,небольшая деревянная церковь на погосте, а рядом – стенд с вождями. Всё остаётся, а наполнение идеологических стендов меняется. Материнская сердечка подсказала, что нужно сегодня сделать в воспитании. И не случайно, Господь организовал встречу с тобой. –Вот, Машенька, покажу тебе дорогу, которую фашисты называли Новый путь. –Дедушка, а почему Новый путь? Её сердечко доверилось мне. Чувствовал, что об этом спросишь. Пока растёшь, ты очень любознательная. –Потому, Машенька, что по ней, измученные советские военнопленные, вместо лошади тянули телегу, на которой лежали, замученные тела невинно убиенных. А те, кто тянул эту телегу, пересохшими губами шептали молитву: Господи, подари ещё один день. Только один день. Я его проживу. А завтра попрошу у Тебя ещё один день. Понимаешь, Машенька, дорога из земного ада в небеса. Девочка посмотрела на небо и зажмурилась от свелого солнечного зайчика. –Мама, мамочка, а им там очень хорошо? И на этот вопрос молодая женщина не нашла слов. Прижала дочь к себе и машинально стала поправлять бант. И почувствовал я, как слеза упала на гранитную плиту к Вечному огню. И захотелось, до боли захотелось сказать: не бойтесь в свои воспоминания вставлять эпизоды, страшные детали войны. Именно в их просвечивается их тихий подвиг. Оглянулся; а некому сказать. Только ветер прикасается к вершинам сосен. И шумят они тихо. Вечная скорбь. “Его страшно били руками, ногами, а потом пристрелили, но он так и не снял пилотку перед начальником лагеря” “ А один капитан на плац построение вышел с прикреплённым к своей гимнастёрки орденом “Красной звезды”. В этих вот деталях – дух непокорённых.” И когда в конце рассказа о войне прозвучит: сколько фашистов убил, сколько взял в плен, сколько подорвал одной гранатой, сколько сбил самолётов врага. За общими, обобщающими цифрами не видно имени, не чувствуется сопереживаний, значит, не формируется ответственность перед будущим. Не окрепшее сознание подталкивает к равнодушию. Может и поэтому война приблизилась к нашим границам. Господи, сколько имён здесь, только на этом месте, где мы стоим с девочкой, канули песчинкой в вечность! Может и сегодня женщины в белых платочках растерянно стоят в церкви и не знают куда вписать имя своего дедушки, прадедушки: за здравия или за упокой. Время точный подсказчик, всё расставит по своим местам. Но, а вдруг?! Оно вернёт нам эти имена. Сумеем ли мы, воспитанные сегодня, сберечь для истории каждое имя. Этого нужно искренно всем желать. Молиться. Здесь – храм Воздвижения Креста Господня. Создан музей, посвящённый захороненным здесь воинам. “Память от сохраненной в ней благодарности становаится светлее”. Если не будем об этом помнить, если не будем своим детям, внукам об этом рассказывать, то всё глубже будет внедряться в сознание молодёжи такое страшное слово – расчеловечивание. Взрослые, прислушайтесь, оно уже звучит в СМИ. Материнское сердце чувствует великую ответственность перед будущим. Женщина протянула мне руку и я с радостью её пожал. А в её глазах – слзинки. –Правда, Машенька?