"Человек стоит столько, сколько стоят его слова"

Попробуй не возмутись. Если ночами в твоём доме в квартире алкоголиков, то истошно орёт музыка, то воет несчастная собака. То плачет ребёнок. Их ребёнок. Дочка. Лет двенадцати. Какое-то время терпели, ограничивались презрительным молчанием при встрече.

Не осуждайте: после ночи, когда не только было выполнена вся предыдущая программа, но, в довесок ко всему, у мамаши начинались самые настоящие галлюцинации, и она ходила по коридору в ожидании прилёта инопланетян, а папочка поджёг свой диван, и пришлось вызывать пожарных, не выдержали наиболее снисходительные и сердобольные из соседей. «Всё. Так больше нельзя. У нас тоже есть дети. Вон из дому. И вся любовь», – сказал, как отрезал Василич, самый старший и уважаемый из мужиков.

Горе – родителей развезли на служебном транспорте по разные стороны (отца – в милицию, мать в психбольницу), а их дочку приютила бабушка, спасшая её от интернета, оформив опекунство. Стыдливо и немного даже заискивающе с нами здоровалась, просила прощение за поведение сына. Плакала. Девчушка просто молчала, когда бабушка уводила её к себе домой. Тихо шла рядом, крепко держа бабушкину руку.

Нравоучения длятся меньше, чем лечение. Первым в квартиру вернулся бесправный отец. Мужики сразу дали понять, что в случае рецидива на вызов приедет только патологоанатом. И в доме наступила долгожданная тишина, потребовавшая таких жертв, духовных и материальных. Слышно стало, как дождь колотит по асфальту.

Не нарушалась тишина и после возвращения мамаши из психбольницы. Мужики не стали церемониться и с ней: « Если только дверь хлопнет – пеняйте на себя».

Худо – бедно, но со временем начали здороваться потихоньку. Презрение ушло, уступив место быстрой, но необходимой между соседями вежливости при встречах, а также грустному немому вопросу о дочке во взгляде. Дверь не хлопала.

До тех пор, пока мрачным осенним вечером курившие у окна мужики не увидели, как из квартиры родителей – лишенцев решительным и быстрым шагом выходит красавица. Глаза протёрли, присмотрелись: да, таких поискать. И подойти боязно, в беседу вступить постесняешься – вмиг отошьёт. Только что ей делать в той квартире?!

Но красавица, заметив потускневших мужиков, подошла сама, не поморщившись от дыма:

– Здравствуйте, как они себя ведут?

–А, так вы из социальной службы…

Вздохнули мужики:

–Вроде сейчас тихо, врать и наговаривать не будем. Пока не жалуемся.

Красавица выпрямилась:

– Я не из социальной службы… Я их дочь. Помните меня?

Конечно, сразу вспомнили. Такое не забывается. Узнали только с трудом:

– Ты? Как живёшь-то? Всё у бабушки? Как ты здесь-то оказалась?

Распахнула глазищи – синие – пресиние:

–Неплохо живём c бабушкой. Даже хорошо. Только за них душа болит, они-то как? Вот и хожу к ним в гости. Раз в неделю.

Кто-то брякнул:

– А надо ли к ним в гости ходить? Что они для тебя сделали?

Взгляд стал пронзительно – синим:

– Что они для меня сделали, вас не касается. Они мои папа и мама. И я их люблю. И любить буду.

Благородная осанка, решительная походка, упрямый подбородок, глазищи ещё эти, пронзительные. Мужики расступились перед ней, как перед королевой какой. Василич смотрел ей в след. Повернулся к нам, развёл руками:

– И вся любовь. Учитесь

Мы молчали…