–Старшой, только справедливо, а впрочем, знаешь как.

Новичок протянул мне небольшой кусок сала. Пока до конца не прочувствовал тюремной пружины, нужно признаться, я немного оторопел от такого наглого тона. Впервые появившись в камере; откуда он мог знать, что нужно, согласно тюремной этике, подчиняться взрослым заключённым?

– Пересылка, пересылачка, были такие вот попутчики, что не приведи Господи, – вслух подумал я. Или умеет за себя постоять, или встретил рецидивиста в автозаке. И он просветил не затуманенный мозг. Я перехватил взгляд ребят. Они умели оценивать, умели ставить на место.

– А как по-другому, конечно, поровну, – попытался отшутиться я.

– Старшой, себе больше, строительного материала, имея ввиду, сало.

Сегодня вспоминая этого стриженного, веснушчатого крепыша, который протянул мне этот кусок. Назвался Стасом. Клички ещё не имел. Стас, так Стас. Артистично снял майку, чтобы произвести на сокамерников впечатление, стал играть мускулами, разминая их, стал ходить по камере, взглядом впиваясь то у одного, то у другого. Особенно доставалось Юрке. Стас упал на бетонный пол и начал отжиматься.

– Эй, сопля, считай…

Он явно рассчитывал, что это сало и физическая сила создадут ему авторитет.

Нахрапом берёт.

– Здесь накачаюсь и на волю к девочкам. Перетерплю, накачаюсь. Пусть подрастают для меня, малявки.

На это последнее слово в предложении Стас сделал особый нажим. Смотрю, пацаны напряглись и отшатнулись от Стаса. Собрались на Юркиной «шконке» и начали энергично перешёптываться. Я догадывался, что наступает время тишины перед побоищем. Даже такой «качёк», как Стас, ничего не может противопоставить тюремным неписанным законом. Не сомневался тогда, что пропишут по полной программе. Был я на стороне этих ребят. А не согласится, одеяло на голову и град ударов. И король-то, окажется голым. Улыбнулся я.

– Стас,– стараясь вызвать сочувствие у ребят, – это мама тебе на последний рубль купила?

Уж не хотелось большой крови.

– Дружки с воли подогнали стройматериал, понял.

Стас сжал в локте руку и стал ощупывать мускулы. Улыбаясь на 32 зуба. Покуда 32, а вечером после отбоя. Мелькнула мысль…

– Давай по «чесноку» на зуб моим корешам…

– И когда мы с тобой скорешились, а? Наклонная башня. Я что, на стрёме стоял, когда ты девчонку в кусты поволок!? Старшой, мне хватит сегодня тюремной баланды.

Улыбка моментально слетела с губ Стаса. Он стал агрессивным. Никак не мог поверить, что здесь о нём уже всё знают. Откуда!? И стоило шифроваться под валютчика.

– Что возникаешь, сопля. Брезгуешь, да. Сейчас в «хавалку», схлопочешь.

– Пацаны, что ждать до вечера…

Ребята соскочили со своих «шконак» и стали приближаться к Стасу, на ходу наматывая на руку полотенце.

– Юра, не наклонная башня, а Пизанская, – попытался разрядить обстановку.

– Старшой, причём здесь Пизанская, смотри, как он под меня наклоняется. А вечером вообще задом ляжет.

Честно признаюсь, ребята чувствовали любую душевную гниль. Усвоили, чтобы выжить здесь, нужно быть самим собой. Это и есть отправная точка. Тебя справедливо оценят. А дальше каждый свою, если она есть, ПРАВДУ, будет защищать. Если есть чем.

Искренне жаль мне Стаса. Может быть, уже завтра он окажется без красивого свитера и замечательных утеплённых ботинок. Ну на кого ему было здесь опереться? Таким я не помощник.