Почувствовал сквозь тревожное ночной сон, что меня кто-то легонько тронул за плечо. Показалось, – мама. Мозг, чтобы полностью проснуться, ещё чего-то ждал, надеялся на что-то.

Ибо так было в детстве, вначале за плечо, а потом, тихий голос мамы:

– Вставай, сынок, иди за конём, картошку с отцом будешь окучивать. Воспоминаниями детства защищается моя психика здесь, в КПЗ Минского Пищаллова замка. Не дождался. Кто – то более требовательно стал тормошить.

– Да просыпайся, Валера…

Мгновенно серые бетонные стены, холод, казённый запах Пищаллова замка выдавили из сознание милые образы.

– Спокойно, Валера, только не волнуйся. Да не моргай своими сонными глазами. Что не привык к ночным кошмаром? Ну и запустил себя. Бриться нужно.

Невольно я провёл рукой по щеке. Колючий, как ёж. Утром попрошу бритвенный станок у контролёра. Ну как бриться старой «Невой?»

– Другие здесь и шилом могут побриться, – угадал мои мысли ночной гость. На шконке, рядом со мной – Виктор, друг нашей семьи, майор милиции. Моя Людмила называла его наш Анисимович.

Быть может, это продолжение сна? Вот ущипну сам себя и сразу последует грубый толчок чуть ниже спины спецсредством:

– Нельзя!

И сон улетит далеко.

– Спокойно, Валера, садись… Среди всего серого и настроение серое, да?

– Чёрное, Анисимович… Слушай, а какими правдами?

И вдруг, меня кольнула светлое предчувствие… Нет, не может быть, дело моё ведёт Прокуратура СССР, она то и на пушечный выстрел не допустят наших пинкертонов. Всё обставили красными флажками. Мышь не проскользнёт. Что-то здесь не то!? Ни кому не верь, не проси, не доверяйся.

– Да успокойся ты, – словно читал мои мысли Виктор. – Скорее не правдами здесь я. Друзья, сам знаешь, лазейку найдут. Было бы больше лазеек, было бы и друзей больше у тебя. А так цени то, что есть.

– Но я не слышал скрежета замка, не слышал голоса контролёра. Ты, что, через стену прошёл. Кио нашёлся.

– О, настроение поднимается. В себя прежнего возвращаешься… Чем здесь так воняет? – И Виктор стал вертеть головой, – хоть парашу оградили бы…

– А ты попроси, – попробовал пошутить я.

– Да не с моими погонами… А как спишь на таком матрасе, как одеяло тонкий, вата сбилась в клочья.

– Знал бы, соломку захватил бы с собой. А сам мог бы принести.

Виктор протянул мне руку и я крепко, по - дружески пожал её. Впервые за время моего заключения мелькнула искра человекодоверия. Знал, что меня любит мама, дочь, жена, сестра… А вот здесь, на Володарке, казалось, даже стены нашёптывали всем окружающим: – Рядом с нами не обычный ждущий суда гражданин, а зональный прокурор транспортной милиции, гражданин Сороко. Только не шарахайся от своей тени, её рождает яркий свет, а остального берегись, не доверяй. Философски заключил я на второй день пребывание здесь.

– Анисимович, что тебя привело ко мне? Неужели…

– Пока не обольщайся, – видать он заметил мелькнувшую в моих глазах надежду. – Борьба идёт по всем направлением, но мощнейшая оборона: Прокуратура СССР… Только ты сильно не волнуйся и слушай. Куда можно поставить магнитофон.

– Думал кусок сала достанешь из портфеля, а ты с допросом… Давай вот на стол.

Машинально несколько раз провёл рукой по им. Но ни одной крошки.

– На стол так на стол.

Виктор сел спиной к кормушке. Оглянулся на неё. Точно по центру, значит всё нормально. Своей спиной прикрыл, значит от постороннего глаза.

– Садись сам, а то упадёшь.

Присел на краешек скамьи и уставился в его глаза, не мог сообразить, что за сюрприз мне подготовил. А может с НИМИ согласовал вопросы, ОНИ его уговорили. А не послать всё это к едрени фени…

Виктор посмотрел в мои глаза, по – детски смущённо улыбнулся и нажал на кнопку. И послышался механически треск, но вот сейчас – вопрос, подумал я.

Но через несколько секунд, о чудо, в этой камере, похожий на гроб, из которого, казалось, выкачен чистый воздух, возник голос моей дочурки. Как будто ангел на своих крыльях донёс. Сколько было чистоты в милом лепете.

– Папуля, мама сказала, – слова моей Инулечки, бальзамом по сердцу. И хлынули слёзы. Закрыл глаза и опустил голову на стол. – Что тебя отправили в командировку далеко – далеко. Пусть вернут обратно. Скажи им, что папа должен научить меня читать. Мою подружку Люсю, папа учит писать буковки. Я тебе письмо написала бы, но ты не научил писать. А читать нас учат в садике. Если я буду спать, когда вернёшься, то обязательно разбуди. Я очень люблю, когда ты будишь меня в садик. За плечики трогаешь, а потом тихо говоришь, Инночка, пора в садик. Люсю по очереди приводят и забирают папа и мама. А меня только мама. А мама часто плачет, не может мне объяснить, почему ты много так работаешь…

И опять треск. Голос моей доченьки словно подняли ангелы и унесли высоко – высоко.

– Валера не стесняйся. Смахни слезу. Вот чистый платок… Сейчас Людмила говорить будет. Не обращай ты внимание на механическое шипение, просто плёнка старая.

– Валера, здравствуй! – Господи, это голос моей Людочки. Немного растерянный, но сколько она сердечности вложила в эти первые слова. И сразу кашлянула, видать поперхнулась слезой. – Нашу доченьку отправила собирать игрушки, что ты купил, помнишь? ( Я утвердительно закивал головой, ещё бы!). Она только с ними играет, из дому не выносит… Мы тебя ждём. Я умею это делать: ждать! Помнишь, несколько раз за вечер разогревала тебе ужин. А ты, такой бессовестный, задерживался на своей работе. Она тебя предала. Неблагодарная… Как тяжело одной просыпаться в нашей кровати. Открываю ночью глаза, всматриваюсь в потолок и ищу слова для дочери, что скажу, что отвечу на её вопрос про тебя. Зина куклу ей принесла, сказала, что от тебя. Так наша доченька с ней засыпает. Валера, у меня всё валиться из рук. Ума своего женского не приложу: с какого конца подойти, чтобы помочь тебе. Может самому Горбачёву написать, как думаешь… Спасибо нашему Анисимовичу…

И опять это механическое шипение.

– Людочка, не пропадай, – невольно вырвалась у меня.

– Спокойно, Валерий, Сейчас перемотаю ещё раз…

– Оставь…

– Не могу. Сам понимаешь, до первого шмона.

***

В то время многие отвернулись от меня. Побоялись запятнать честь мундира. А Вы, товарищ майор. Не побоялись. И на этих постоянно серых стенах, которые окружали меня долгих три года, стали появляться светлые пятна надежды. Медленно,(видно так нужно было для моей психики) стал не только привыкать к своей участи, но всё больше и больше стал уверовать, что ПРАВДА восторжествует.

Сегодня Виктор Анисимович полковник на заслуженном отдыхе. Надеюсь. Он помнит этот эпизод в своей биографии.