Несколько раз останавливал фильм Виктора Дашука «Витебское дело» с целью послушать монолог матери Терени.

«Все невинно осужденные вернулись, только моего сыночка расстреляли».

Выплаканные глаза, как два иссохших колодца, на дне которых поселилась до конца жизни грусть. По-хозяйски так расположилась, что даже яркий лучик надежды не в состоянии был освятить дно. Часами могла говорить о сыне. Слова без эмоций:

«Куда я только не обращалась в надежде найти справедливость…»

И в каждой инстанции, в каждом чиновничьем кабинете растрачивала материнские слёзы. И все бесполезно.

«Не только письменной жалобой, а лично хотела прорваться к Михаилу Горбачёву… Не только я, а народ верил, что он батька всей страны, должен выслушать мои три слово о сыне. И если не он, то кто же? И только потом поняла. Ой, не к тому и не с теми словами обращалась. Сколько матерей со своей болью стояли в приёмной Генерального секретаря. Так и не дождались ответа. Стену бессовестности не пробить».

Первый лучик, высветивший смысл жизни для этой женщины, появился тогда, когда переступила порог церкви.

«Как хорошо пел молодой батюшка. Слушала его. И у меня появилось такое чувство, что кто-то снимал тяжёлый груз с моих плеч. Купила маленькую иконочку и стала молиться своими словами. И вот появился огонёк дальнейшего смысла моей жизни. Жить нужно ради своих внуков. Нужно обязательно увидеть, какими я их воспитала».

И дальше по фильму, как хлыстом по совести:

«Оборвали мой род, извели мою фамилию на земле».

Остановил фильм и всмотрелся в глаза бывшего судьи Мариненко, который вынес в Полоцке смертный приговор сыну этой женщины. В глазах внутреннее самоедство, которое сжигает все краски жизни. Тяжёлая у него судьба, ибо он поставил запятую в судьбе человека там, где должен ставить только Бог. И если есть хоть небольшое сомнение; то как, с чем жить дальше? А тут – камера заглядывает в душу. И напоминает о правдивом возмездии за содеянное… Для него счастье было бы, если почувствовал Бога.

Если на земле нет совестливого суда, то на небесах он есть. Но он не привык оправдываться. Чувствует, что после просмотра фильма повесят всех собак. А как, какими словами, а нужно ли? А подогретое материнским рассказам, общество, ждёт справедливого возмездия, ищет раскаяния в глазах судьи. А откуда ему взяться, если на его процессе в Полоцке на глазах Фемиды была плотная повязка. А тут столько лжи на тебя, что невольно начнёшь сомневаться. И растеряно отводить глаза от камеры. Мучительно подыскивать нужные слова, отвечая на вопросы Дашука.

Не разобрался, а скорее всего, прошкинская команда ввела в заблуждения Виктора Дашука. Поспешил поверить в ложь. И в это, выстроенной драматургией, заставил поверить и зрителей. Столкнул два сердце: материнское, расстрелянного Терени и судьи Мариненко, который вынес ему смертный приговор.

Работает камера, а напротив сидит документалист, который по-человечески так расспрашивает о сыне. Но что она могла хорошее видеть в жизни? И раскрылась душа, и полились слова без эмоций. Такое чувство, что мать выплакала их раньше. Вот и гордыня зажгла маленькую звезду, которая на короткое время осветила небосвод документального кино. Её слабо мерцающий свет не высветил истину.

«Да не была она на суде в Полоцке. Сын её бил, всячески обижал, простите, пьянствовал».

Да, это документально подтверждено свидетельскими показаниями.

Кадр сменился.

«Да вот перчатки мужские на мужской день подарила сыну».

«Да возьмите небольшую сумму от нас. Одежду вот компенсируем…»

Чувствуется, режиссёр хорошо выстроил драматургию. Сердцу матери всегда поверят, а вот судьи? Но как доказать свою правоту, сердце судьи не знает.

«Но то, что я до сих пор не уверен, что мы решили правильно в отношении Терени. Это точно. Очень важно, чтобы вы побеседовали с отцом погибшей девочки Шейпук. А надо обязательно с ним побеседовать. Он присутствовал и на Полоцком процессе и на процессе в Минске над Михасевичем.

Так вот он заявил, что в Минске не тот суд, здесь не правильно решали. А правильно в Полоцке, где я вёл процесс по убийству его дочери. Видите, у отца жертвы тоже складывается такое впечатление, что убийца не Михасевич. Каким образам Михасевич брал на себя чужие убийства. Сейчас я не доверяю тому следствию, которое велось в отношении Михасевича.

Спешил Виктор Дашук. Заказную работу по обработке общественного мнения нужно сделать в срок. Иначе будет поздно. Как у всякого творческого человека, у него должна быть развита интуиция. И она бы обязательно подсказала ему ещё об одном сердце – Кукушкиной. Устали сокамерницы от её стонов раскаяния за содеянное вместе со своим подельником Тереней. Но к этому сердцу Дашука не подпустили. Или сам не захотел прорваться. Да, не обратил внимание на подсказку судьи, не доехал до отца Шейпук.

Кино – это мощное оружие. И тем талантливо оно создано, тем сильнее влияет на сознание. Велика ответственность художника за каждый свой шаг на земле, за каждое сказанное героем слово.

Бывший работник республиканской прокуратуры Сергей Николаевич Лучинович вспоминает:

– Фильм закончился, появился свет, в просмотровом зале наступила тишина.

Неужели при социализме, самом правильном на земле строе, такое могло быть? И если бы я встал и заявил, что являюсь работником прокуратуры, то присутствующие на просмотре разорвали меня. Искусственно заряжённому и мастерски вскрытому гнойнику зритель поверил. А вот нам!?

Безусловно, в жестокие рамки был поставлен Виктор Дашук. Времена были такие. И они, к сожалению, мало изменились.